В День морской пехоты о своих фронтовых буднях рассказал Григорий Замиховский – краснофлотец с эсминца «Бойкий» и морской пехотинец.

- Григорий Ефимович, как получилось, что вы стали морским пехотинцем?

- В конце июля румыны прорвали Южный фронт и подошли к Одессе. На кораблях, объявили набор добровольцев в морскую пехоту на помощь Одессе. От каждой боевой части брали не более трех человек. Только артиллеристам позволили отправить десять моряков. На моем эсминце "Бойкий" служили около тридцати одесситов и все потребовали отправить их на защиту родного города. Наш командир Годлевский посмотрел на список желающих и сказал, - "А я с кем воевать буду", и нас, как он выразился -"биндюжников"- отпустил только половину. Одели нас в новую форму, провели прощальный митинг, обнялись мы с о своими товарищами и сошли на берег. Наши места на корабле заняли призванные из запаса. Всех списанных на берег погрузили на транспорты и через два дня мы были в Одессе.

Название у нас гордое - "Первый полк морской пехоты". Своих пулеметов и пушек у нас не было. Запомнилось, что прислали к нам пулеметчиков из 25-й Чапаевской дивизии. Начали воевать. До сих пор помню свою первую атаку. Шли густыми цепями, плечом к плечу, в полный рост. Матрос во второй цепи на гармошке играет. Насмотрелись до войны фильма "Мы из Кронштадта". Румынская артиллерия по нам бьет, а мы идем, как на параде. Позже их стрелки и пулеметчики подключились. Рядом мои товарищи убитые падают. Вот так началась война для морской пехоты.

- Что запомнилось из обороны Одессы?

- Патронов у нас было мало, гранаты выдавались по две штуки на отделение, с указанием беречь их, и расходовать, только если на нас пойдут танки противника. Каждый день, на своей крови мы учились воевать на суше. Никто не пришел и не объяснил как окапываться и так далее... Стояли возле рыбколхоза "Сечавка". Так мы три ночи подряд, ходили в штыковые атаки. Представьте, - ночью, без выстрелов подбирались к румынским позициям и "в штыки", в черных бушлатах, с вечной "полундрой". Отсюда и пошло наше название -"черная смерть". Мы ходили и бравировали своей смелостью, своим пренебрежением к смерти. И это было не пижонство и проявление какой-то незрелости. Мы шли умирать за свою страну сознательно. Каждый сошел на берег добровольно, прекрасно понимая, что ждет его впереди... В штыковые мы ходили не только из-за перебоев с боеприпасами, просто тогда, мы иначе воевать еще не умели. В сорок втором немцы уже нас, на расстояние штыкового броска редко подпускали. Тогда появилась среди нас расхожая фраза - "Я немцу в глаза смотрел". Это означает, что ты участвовал в штыковой атаке. Когда сходились две стороны в бою, получалось само собой, что каждый выбирал себе цель, и были какие то секунды -, что перед тем как схлестнуться, - все останавливались и смотрели с ненавистью в лица врагов. Мы на немцев, немцы на нас. Стояли один напротив другого... Кто глаза отвел, считай уже погиб... Есть тут еще один момент, не каждый человек способен, даже врага, штыком заколоть ...

- Многие ветераны морской пехоты рассказывают, что черная форма морская была для противника знаком, что бой будет тяжелым.

- Ну, как сказать…"Черные мишени" в чистом поле. Привезли нам армейское обмундирование, все отказались одеть. Посчитали этот жест интендантов чуть ли не посягательством на честь флота. Кстати, бойцов в тельняшках немцы расстреливали сразу. В Севастополе многие переоделись в защитную форму, только тельняшку видно, да в атаку бескозырку одевали. Там другая война была...

- Как для Вас началась оборона Севастополя? Что творилось на фронте во время первого штурма города?

- 15 октября 1941 года загрузили нас в трюмы парохода "Армения" и пришли мы в Крым. В конце октября из списанных на берег краснофлотцев сформировали батальон морской пехоты, посадили на поезд, довезли до Симферополя. Выдали боеприпасы и мы пошли в направлении Джанкоя. В голой степи нас бомбили безжалостно. Пехота на флангах даже не пыталась зацепиться на оборонительных рубежах и дать бой. Начали отход и мы. Постоянно контратаковали немцев, но толку от этого было немного. На подступах к Севастополя мы встали намертво. Помню, как с линкоров снимали почти полностью экипажи и бросали к нам в окопы на поддержку.

Во время первого наступления на город я наверное не убил ни одного немца. Стрелял в них, видел попадания, но точно не могу сказать ранил врага или убил.

- За участие в боях во время декабрьского штурма Севастополя Вы были удостоены медали "За Отвагу". Медаль сорок первого года дорогого стоит, тогда награды давали простым солдатам и матросам крайне редко. За что Вы получили медаль?

- В конце декабря немцы захватили Мекензиевы горы и подошли вплотную к зенитной батарее № 365 под командованием Воробьева. Немцы называли эту батарею - "форт Сталина". Создалось угрожающее положение, и для спасения батареи был сформирован сводный отряд моряков-добровольцев, в который попал и я. Два дня мы бились с немецкой пехотой на подступах к батарее. Рукопашный бой в заграждениях из колючей проволоки... Жарко там было, большинство из нашего отряда погибло... Мне, там, штыком, плечо пропороли, но в санбат я не пошел. Кто из нас живыми остались, вечером, 31-го декабря вернулись по своим частям. Медаль дали за восемь лично убитых мною немцев, включая офицера, пистолет "парабеллум" которого, я забрал в качестве трофея. В апреле сорок второго вызвали в штаб сектора и комиссар Аксельрод вручил награду.

- Как кормили в осажденном городе? Как был обустроен быт моряков?

- Кормили нас относительно сносно, по флотской норме. Сухари черные были всегда, даже когда случались перебои с подвозом продовольствия в город. Иногда перепадали нам мясные консервы. Но если честно, ощущение голода было нашим постоянным спутником. Половина роты ходила в бушлатах и морской форме, другие в солдатском обмундировании. Зима сорок первого года была очень холодной, мы сильно мерзли. А быт был примитивный, война все-таки...

- Третье немецкое наступление, трагическое для защитников города. Как оно началось для Вас ? Как Вы выжили в то страшное время?

- После падения Керченского полуострова мы все понимали, что вскоре, немцы, всей своей силой обрушатся на Севастополь Начиная с первого июня, немцы бомбили без перерыва и круглосуточно обстреливали из тяжелых орудий, а где- то с 5-го июня, мы уже своих летчиков в воздухе фактически не видели. Небо было черное от немецких самолетов. Помню свои доклады в те горькие дни - "Сектор 18 - вижу сто немецких самолетов, сектор 22 - вижу семьдесят немецких бомбардировщиков". Они нас просто с землей ровняли. От этих бомбежек люди сходили с ума в буквальном смысле. Становилось жутко. Весь город пылал от огня пожаров, горизонт утонул в дыму. Те несколько наших бойцов, которых ранило при бомбежках в первые дни штурма, "вытащили счастливый лотерейный билет", их успели эвакуировать, и одного из них, выжившего, - я встретил после войны.

Когда 17 июня немцы захватили 30-ю батарею и вышли к Инкерману и к Сапун-горе через третий сектор обороны, стало ясно, что это конец. Нас свободно обстреливали из минометов и даже доставали пулеметным огнем. Все наши зенитные орудия к тому времени были уничтожены. Вечером 19 июня мы получили приказ покинуть Северную сторону и перейти в Южную бухту, где формировалась сводная пехотная бригада из тыловых частей флота. Там были укрепления еще времен Крымской войны. Разместили нашу роту в здании бывших мастерских флота, начался минометный обстрел и меня ранило восемью осколками мины. Мне раздробило бедро и кости таза, я сходил с ума от невыносимой боли, а обезболивающие медикаменты в госпитале кончились.

- Как Вам удалось вырваться из осажденного города?

Г. З. - Вывозили раненых всего две эскадрильи транспортных "дугласов" из полка ГВФ. Прилетали ночью. Самолет мог взять на борт двадцать пять человек. Летчики шли по полю, а рядом с ними шли молоденькие солдаты - армяне, из батальона БАО. Летчик указывал пальцем кого загружать в самолет... Они прошли уже мимо меня, вдруг пилот развернулся и говорит, показывая на меня рукой - "Вот этого морячка, в тельняшке, забирайте. Ага, вот этого ". Неужели меня?! Когда меня несли к самолету, молоденькие солдаты-носильщики плакали, они уже понимали, что у них, шансов вырваться нет. Загрузили в самолет 26 лежачих раненых и еще человек десять, которые могли ходить. Приземлились в станице Кореновской. Казаки встречали севастопольцев хлебом-солью. Нас, вынесли из самолета, я лежал на земле и рыдал беззвучно. Напряжение всех этих страшных, жестоких, последних моих севастопольских дней было непосильным...

- Кто-нибудь еще выжил из Вашей роты?

- Выжило четыре одессита, кроме меня. Но один из них были ранен еще до начала третьего штурма Севастополя, ему оторвало руку и он был эвакуирован из города. Другой, раненый в ногу, был вывезен в середине июня. Это Моня Штеренберг и Борис Шпинер. На 365-й батарее был ранен наш матрос Илья Волк и тоже был вывезен на корабле в январе 1942 года. Четвертый, - Вася Кравец, украинец, попал в плен и выжил. Он никогда не рассказывал обстоятельства своего пленения, и что он перенес в немецких лагерях. После войны мы часто собирались вместе, сидели, выпивали и вспоминали... Может быть еще кто-то смог спастись?.. Я не знаю. Но надеюсь, что хоть еще кто-то уцелел.

- Что было тогда для Вас главным?

- Нам некуда было отступать в Севастополе. Впереди была смерть, позади нас море. Мы, моряки, сражались, до последнего патрона, не щадя своей жизни. Мы защищали русский город Севастополь, умирали за любимую Родину. И нет нашей вины в том, что город был оставлен. Можно сказать сейчас много красивых слов о мужестве защитников и о трагедии Севастополя. Но хочу сказать только одно...Самые дорогие дни в моей жизни, это те дни, когда я с винтовкой в руках шел в атаку на фашистского врага. Я горжусь тем, что защищал этот город, славу России и флота.

Беседовал Григорий Койфман.